Ночная смена - Страница 117

117

Пакет плотно ложится на мокрую от зеленки кожу. Сестра аккуратно приглаживает полиэтилен, чтоб он обеспечил герметичное закрытие дыры. Миха опять кашляет. Но уже свиста нету. Отлично, бинтуем.

Теперь аккуратно уложить раненого — как положено при такой ране — набок. МЧСник догадливо подкладывает Михе какой-то бушлат и подстилает одеяло. Миха старается лечь на здоровый бок, но тут же встречает единодушное сопротивление всех нас четверых. Нам-то надо его уложить как раз на больную сторону.

— Не… не надо… больно же… — слабо пытается спорить раненый.

— Как раз лучше — убедительно, как маленькому, втолковывает ему Надя — так ты меньше боль будешь чувствовать, поверь мне. И шок будет меньше, и сердцу будет легче…

— Вот у Нельсона было такое же ранение. — гудит МЧСник, обертывая еще сидящего милиционера одеялом. — Так его положили на здоровый бок. Вот он и умер от этого. На здоровое-то легкое — сколько сразу навалилось — и средостение давит и грудная клетка к палубе прижата не вздохнуть, и кровь подтекает внутри, давит на средостение и все вместе — на здоровое легкое. Вот он и задохся. А ты ложись, как доктора говорят — живым довезем. А там уже операционная готова — все мигом в лучшем виде…

— Точно, Миха, подтверждаю! — и братец до кучи высказался. И протягивает Михе несколько таблеток.

Начинает зуммерить переговорная штуковина. Отзываюсь. Николаич немногословен — просит медиков прибыть наверх, много раненых. Спрашиваю — брать ли братца. Ответ лаконичен — если братец работоспособен, то обязательно…

Братец говорит Михе, что мы сейчас вернемся, тот чуть не плачет — а я как на грех и его отца из виду потерял. С трудом убеждаем раненого чуть подождать — под опекой водителя. Но выдвигаться с братцем не получается — хоть и агонирующий — но у нас еще раненый. Тот, в салоне расстрелянного УАЗа.

Умирающий еще дышит. Предварительно примотав ему нижнюю челюсть, чтоб при смерти и обернувшись, рта не раскрыл, относим и второго человека в «Хивус», где сразу становится тесно. Братец остается, мы с Надеждой возвращаемся к УАЗу. Ключи в замке.

— А может, стоило Мише промедола дать?

— Нет, у него и так дыхательная функция ослаблена, промедолом вообще обидеть ее можем до отключения.

— А трамал? У нас же тоже есть.

— Ну да, меньше угнетает. Но угнетает же. Обколоть бы местным анестетиком было б лучше. Но раз у нас ничего нету — придется ему потерпеть…

Машинка заводится сразу. Видно, что ухожена. Немного жестковатый руль, сидеть высоковато, ну да не до Москвы ехать. Въезжаем наверх, проскакиваем мимо Коттеджа, аккуратно объезжаю валяющийся на дороге труп в милицейском наряде — судя по вывороченным карманам и бумаженциям вокруг — уже обыскан.

На перекрестке — с десяток хаотично стоящих машин. Останавливаюсь недоезжая — и маячить не стоит и поперек дороги лежит нехилых размеров бревно. Видно тут братец и стал бодаться со стойкой. Второй УАЗ выделяется из кучи машин своей милиционерской принадлежностью. И вот рядом с ним кучка народа, довольно шумная.

Все-таки есть такие открытия, что, сколько бы веков ни прошло — а они не тускнеют. Вот как сортировка раненых, разработанная Пироговым. Сколько ни корячились остальные — а пришли к исполнению его постулатов. Потому как открытие это — как закон Ньютона. Или Архимеда. Ни убавить, ни прибавить.

Вот как бы я разбирался в куче раненых и на скору руку второпях перевязанных людей? А так все ясно и просто — сначала из кучи раненых выделить две категории, которые во враче не нуждаются — во-первых, легкораненых — а их половина — отправить подалее, чтоб не путались под ногами и не мешали. Во-вторых, если есть агонирующие — те, кого не спасти — тоже обеспечиваем покоем и не тратим время. Таких, по статистике каждый десятый раненый. И остается у нас две категории — нуждающихся в срочной помощи, и те, кому помощь можно отложить, но оказать надо обязательно.

Так, громче всех кричат баба с мужиком. У мужика вижу повязку на бедре, прямо поверх джинсов, кровь там, где внешняя поверхность. Сидит у милицейского УАЗа, ругается в голос, увидев нас с Надеждой, встает, сильно морщась, и ковыляет в нашу сторону. Баба измазана кровью — и руки и лицо, но перевязок нет. Две девчонки лет 10–12 воют навзрыд — у той, что помладше густо замотана кисть руки, на плече — наложенный жгут. Самый тихий из всей компании парень-милиционер. На плече тоже жгут, предплечье забинтовано, хотя кровь проступает через бинт, искромсанный рукав свисает лохмотьями.

Что я точно помню? А помню я что «громче всех ругаются матом и другими словами, а также воют и плачут легкораненые. У них на это есть силы. Тяжелораненые молчат!».

Значит надо заниматься бледным милиционером.

Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти вниз — к кораблю МЧС — который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «Хивус» польстила.

Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь — ранение явно по касательной, был бы задет серьезно мышечный массив или тем более кость — хрена бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут — достанет претензиями до глубин души — он ведь ранен и доктор обязан проявить гуманизм, а то, что за то время, пока его царапину будут йодом мазать, кто-то другой дуба врежет — так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые — тем более.

Игнорирую мужика, но это не проханже — он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него и никак иначе. Баба тож подвывает ему в тон.

117