Тем не менее, он сходил за фомкой и, подцепив замок, дернул. Замок удержался. А вот железяка, на которой он был прицеплен, вырвалась из трухлявой древесины ворот. Створки вросли в землю. Да еще и снегом их присыпало. Пришлось покорячиться.
Наконец, выломав одну створку — петли не выдержали, Виктор вошел в «баньку».
Стоявшее в ней сооружение было закрыто ветхим, расползшимся белесым брезентом. Поднимая пылищу, Виктор с супругой стянули полотнище.
Под ним оказалось что-то очень знакомое — изрядно потрепанная грузовая машина с какими-то здоровенными баками по бокам перекошенной кабины без стекол.
— Ну, дела! Это еще что такое?
— Я ж говорю — газенваген! Он на дровах ездил!
— Тьфу, глупая баба! Не газенваген, а газгольдер.
— Не, газгольдер — это такая круглая кирпичная башня на набережной. А это — газенваген. Мне так Арина сказала.
Виктор на минуту задумался. Да, пожалуй не газгольдер… Черт, как же его… Ну не важно. Он осмотрел эти баки и трубы. Видно было, что когда-то их густо обмазали тавотом. Потыкав пальцем, Витя отметил, что тавот как камень. Может из-за холода, а может — и по возрасту.
— Подарок-то еще тот… Нафига нам этот механический мертвяк нужен?
— Сосед Арины все его хотел в порядок привести. Рано умер, а то б починил.
— А нам-то какой прок?
— Раньше делали прочно и просто, и раз сосед собирался это починить — то и ты мог бы. Чем дизелюху гонять — лучше б эту — на дровах. Не сможет ездить — так хоть как генератор — для электричества. А если еще и ездить будет — бензин сэкономим.
Виктор присел на корточки — колеса у машины — сейчас уже он понял, что это полуторка — давным — давно сдулись и сплющились, автомобиль практически сидел брюхом на сгнивших досках. А что, можно и попробовать… Ведь видел же он, как отреставрировали валявшуюся неподалеку от Мясного Бора в лесу такую же полуторку. Эта всяко в лучшем сохране… От той — только двигатель с рамой оставались…
Супруги вышли из гаража и Виктор задумчиво поставил вывернутую створку на место.
— Газген эта штука называется! Газогенератор! Вот, вспомнил!
— Ты у меня такой молодчина — Ирка прижалась всем телом и игриво заглянула ему в глаза — снизу вверх.
— Демократию разводить в окруженной крепости — последнее дело. Считаю, что тут должно быть все просто — и по-военному внятно — ну, от металлического Михайлова чего другого и ожидать нечего.
— Все-таки — может ли кто-нибудь внятно сказать — что считается приоритетным в случае осады? Насчет внятности у военных — знаете — как раз все последнее время внятности в военных делах было совсем мало. Скорее — невнятность.
— Замечу, Павел Ильич, что военные — не сами по себе, слушаются приказов сверху. Так что тут не только к военным вопрос. Дело не в этом. Вопрос остается — по каким правилам будем жить дальше? Если брать военные — то полезно все, что дает возможность гарнизону крепости перенести осаду, а вредно все, что снижает обороноспособность. Что Доктор руку тянете?
— Ну, мне кажется, что мы сейчас заберемся в дебри дискуссии о Добре и Зле. Позволю себе сказать пару слов на эту тему — был у нас такой санитар — Евгением звали, так вот он, было дело, высказался так: Добро — все, что позволяет виду выжить. А Зло — то, что ведет вид к гибели. Соответственно этот постулат подходит и для нашего гарнизона. Все — что позволяет выжить гарнизону, включая кошек и собак — Добро.
— Что-то такое было в Третьем рейхе — вмешивается седой сапер: — Тоже — «что для Рейха благо — то и Добро». Потом они с этим благом допрыгались до выжигания деревень с унтерменьшами и массовой ликвидации взятых в плен недочеловеков. Потому как для Рейха этот геноцид считался благом.
— Так вот я ж не зря сказал о виде — поведение Третьего Рейха как раз виду — биологическому виду — людям — было вовсе не добром. Для вида — как раз это было угрозой. И отсюда же — такая привлекательность Третьего Рейха. Зло вообще привлекательно и интересно.
— Ну-ка, ну-ка? И с чего же это Зло интереснее?
— Товарищи, вам не кажется, что мы не в лектории и не в дискуссионном клубе?
— Погодите, Петр Петрович, тут вопрос действительно интересный. Действительно ведь — хоть в кино, хоть в романах — положительные-то персонажи скучные и хрен их потом вспомнишь, а отрицательные — запоминаются куда лучше.
— Так это и понятно — Добро — предсказуемо. Требует постоянных усилий, тяжелой работы — и так всю жизнь. И все знают, что положительный герой, если взялся ухаживать за девушкой, то все будет по стандартному плану развития событий — цветы — букеты, ухаживания — поцелуйчики, свадьба, дети, потом внуки. Причем в количествах, обеспечивающих положительную демографию. И с ребенками — тоже все ясно — родили, кормили, перепеленывали. В школу водили, домашнее задание проверяли. Сопли утирали… Изо дня в день одно и то же, планомерно и монотонно.
— А отрицательный?
— А вот у отрицательного — море вариантов. Не угадаешь. Он может изнасиловать девушку, бросить ее с ребенком — а то и продать в рабство, или взять себе в гарем, или приковать в подвале или вообще посадить на кол… А из ребенка можно чучело набить, или суп сварить, или свиньям скормить…
— Скажете тоже!
Это та — толстушка. Ну, погоди, тетя!
— К моему сожалению, в реальной жизни и не такого насмотрелся — и вариантов у Зла — действительно прорва. Я прекрасно помню офигевших гинекологов — у женщины с опухолью — этой самой опухолью в малом тазу оказалась бутылка из-под водки, маленькая и древняя — когда эти чекушки выпускали без бумажных этикеток, там весь текст был выдавлен стеклом — рельефно. Других вроде тогда и не выпускали.