Ночная смена - Страница 253

253

— Получается так, что ладно. Пождем пока. Но доктор — как бы из-за вашего миндальничанья не погиб кто из наших. Морф — это морф. Он — мертвец. Жрал человечину. Севастьянов прямо показал, что эта парочка ему знакома до синего ужаса. А информация нам важна. Очень. То, что он вас не сожрал — ничего ровным счетом не говорит — вы нужны были как инструмент во внутренних разборках.

— Поддерживаю. Самое худшее, когда человек наделяет своими чертами характера другое существо. — сапер смотрит внимательно и очень серьезно.

— Ну, я понимаю. Но ведь Мутабор не согласился помогать в вивисекции.

— Тот, кто не согласился — умер. Несколько раз причем. Теперь мы имеем дело с морфом. Морфом-людоедом. Вот с этой точки зрения и надо рассматривать ситуацию. Пока кунг с морфом — под перекрестным прикрытием моих людей. И лейтенант отделение выделил. Так что лучше морфу сидеть и петь песни. Целее будет. А вы уж постарайтесь не создавать своим гуманизмом и порядочностью дополнительных трудностей. Договорились?

— Договорились. Но и вы поймите, что выбивать ему мозги…

— Потекло говно по Енисею толстым слоем шоколада! Начинаем новый триллер — «все во имя науки?». Безумные ученые ради интереса снова гробят мир? Цена больно большая светит. На общем, что особенно пикантно, фоне. Кстати — эта похабель вокруг тоже вполне себе может быть результатом чьего-то научного эксперимента. Не корчите из себя странствующего рыцаря. Договорились?

— Ну, договорились… Но ведь феномен же уникальный!

— Получается так, доктор, что, к счастью, тут собрались олухи царя небесного — и нам любой из наших балбесов — куда более ценный феномен, чем морф. А учитывая события последнего времени — значительно более ценный. Единственно, что могу пообещать — при культурном поведении вашего питомца я постараюсь воздержаться от ликвидации. При очень культурном поведении. Все ясно?

— Так точно. Ясно.

Думать о том, как жить дальше, лучше в приятной компании. Залезаю к Вовке. Ильяс все так же степной каменюкой сидит наверху. Степная каменюка с биноклем.

Внутри тепло. Мне суют вскрытую банку тушенки и чью-то ложку в сале. Ложку вертаю. Своя есть. Тушенка явно с кучей сои, но жрать хочется, как из пушки. Не до привередничанья.

Вовка тем временем разобрал трофейные автоматы. Ну, разобрал — сильно сказано — отделил оба гранатомета, да глушители снял. Гранатометы лежат как какие-то причудливые толстоствольные пистолеты c вывернутой в обратную сторону рукоятью.

Залезший в БТР замерзший Ильяс поспевает как раз в тот момент, когда Вовка задумывается, вертя в руках глушители.

— Что, по-прежнему не понимаешь, как ежи сношаются? — ехидничает сменившийся с НП снайпер.

— Не, глушаки разные, что-то не въеду в тему.

— А чего странного? Этот — ПБС-4 последняя, можно сказать, разработка.

— А этот?

Ильяс свысока смотрит на приятеля и, выждав достаточную паузу, мудро отвечает:

— А этот — не ПБС-4. Непонятно?

— Да иди ты!

Мне самому интересно становится, и я влезаю в их разговор:

— Серьезно, Ильяс, в чем разница-то?

— Да просто все, как веслом по яйцам — ПБС-4 — вот этот, который позволяет стрелять любым патроном, не только УС. А другой заточен только под УС.

— А, вот оно что — когда сукин сын в меня из него стрелял — грохоту было!

— Тут вообще какая-то лажа. Одна Ксюха — реально «Канарейка» — видишь и накладка на прикладе резиновая и кусочек кожи на клепках. А эта — просто ксюха с глушаком, а граник присобачен кустарно. Дерибас, короче. Гранат в трофеях не оказалось?

— Нет, только патроны.

— Жаль. Всегда хотел из такого бахнуть.

Рации начинают пищать одновременно у нас троих. У командира БТР тоже что-то пилюкает.

Вызов одинаковый — к нам подошли остатки бронегруппы.

Выкатываемся на холод.

Знобит.

В расположение вкатилась пара маталыг и БТР-70. Но это сразу не понять — броня буквально облеплена людьми, железа не видно. Кронштадтские, обеспечив кольцо оцепления, сгружают замерзших людей.

Подбегаю к Николаичу. Рядом с ним несколько человек — часть уже знакома — тот же сапер, летеха, но есть и новые — мешковато одетый пожилой мужик в флотской фуражке и городском камуфляже. Похоже — это наш штаб в полном составе.

Он как раз и спрашивает меня с места в лоб:

— Прибыло больше ста беженцев — из лагеря на заводе. Ваши действия?

— Оповестить медслужбу на берегу и отправлять беженцев туда незамедлительно. Оттуда — на учебный корабль. Прямо сейчас.

— А оказать им помощь здесь и сейчас? Лениво? Руки марать неохота?

— Их поить надо — горячим питьем, согреть, одежду обгаженную заменить на хотя бы сухую, помыть опять же. Здесь у меня такой возможности нет. Только зря приморозим дополнительно.

— А так часть из них не доедет!

— Ослабевших отвезем под присмотром. Но если их сгрузим тут — потеряем больше.

— А сразу на боевой корабль — по-твоему лучше? Черт знает, кто может в этой толпе оказаться!

— Ну, отфильтровать тех, кто три дня не ел не пил, от тех, кто примазался — не вопрос.

— Для матросов первого года службы — еще какой вопрос.

Вспоминаю ловкача-начальника, мирно сидящего на бережке под сенью корабельных пушек.

— На берегу — грамотный врач с запасом медикаментов. С фильтрацией и сортировкой он точно справится. Придать патруль для охраны подозрительных. А нам здесь, я так понимаю — еще завод атаковать…

— Умный шибко! Атаковать… Темнеть уже скоро будет!

В толпе у прибывших машин начинается крик и ругань. С радостью узнаю голос Надежды Николаевны. Уцелела, значит!

253