— Следователи доктор надобность?
— Что? А, нет, пока не нужен. — отвечает один из офицеров.
Мутабор шипит.
— Да, конечно… надобность доктор пока нет… отрицание. Хотя… Доктор боль вызывание умение?
— Подтверждение.
— Пример?
— Невралгия тройничный нерв вызывание. Эээ… Веточки выход череп. Отсутствие проблемы.
Мутабор хмыкает. Черт его знает, что он своим хмыком выразил. Но вроде как-то расслабился.
— Надобность вызова невралгии — вызов по рации.
Николаич кивает мне, ступай дескать, разберутся.
Киваю в ответ и дергаю к беженцам. На бегу отмечаю, что хоть и пропала большая часть нашей техники — а толпа вроде еще больше стала. Костры палят. Поспеваю одновременно с транспортом — пустые маталыги урча выкатываются из-за домиков.
Работы прорва, как и ожидал — большая часть беженцев ознобилась, вымотана до последнего предела, часть ранена и практически у всех явные признаки обезвоживания — складка кожи, взятая пальцами, не сразу меняет форму. Секунду-две расправляется. Так, навскидку — еще не страшно. Вторая степень обезвоживания. Слизистые сухие, у некоторых — судороги, что хуже. Но не вижу ни одного ребенка, а они вроде ж были.
Транспорт тут же набивается людьми, кто покрепче, подсаживаются на броню.
Колонна укатывает, а спасенных-то как не убавилось. Откуда-то ребята таскают в разношерстных ведрах и кастрюлях воду, стараются хоть немного подогреть на костре, но она выпивается куда быстрее… Одна радость, что беженцы так вымотались, что большая часть из них сидит апатично. Какие-то они сонные. Но оживляются при виде воды. Ненадолго, правда. Часть плачет. Но тоже как-то тихо, обессиленно.
Наконец, кроме догорающих костерков и загаженного наста, не остается ничего. Отправлены последние и о своем начальнике я думаю без злорадства — там у него завал.
Подходит осунувшаяся серая Надежда. Через силу улыбается.
— И где ж это вас носило?
— Ох, не спрашивайте, Надежда Николаевна. Что у вас там произошло?
— Гордыня и самонадеянность… Один из смертных грехов. Давайте присядем, а? Ноги не держат. А вы и вправду с морфом ручным заявились? И языка взяли?
Извечное женское любопытство как-то подбадривает ее. Даже глаза заблестели.
— Ну, по правде, это меня взяли. Морф ни черта не ручной, сам себе на уме. Ум, кстати, сохранился частью. Языка вроде как сейчас допрашивают. Но это потом расскажу. Что с вами случилось-то?
— Мы за вами вернулись. Тут нас полкан и припахал. Пока вас искали — началось. Хочешь — не хочешь, а пришлось присоединиться. Ребята хотели слинять под шумок, но я отговорила — думала же, что вы там где-то, да и раненые вполне могли появиться — стрелять-то по нам стреляли.
Правда недолго — там этот бешеный майор из своей пушки раздолбал все, да и из крупняков добавили. Что ему подозрительным показалось, то и снес, так что стрелять по нам перестали очень скоро.
— А чего автоматчики палили?
— Да сдуру и для куража. Целей для них не было. Стенку — забор то есть, повалили добротно, въехали на территорию завода. Покойный полкан не дурак был — там, откуда мы вперлись — пустырь, по следам похоже что-то вроде обкаточного полигона. Бронетехники стоит — чертова куча, рядами. Но это по краям поля. Да, доехали до корпусов — цеха, что ли. Народ внутри, как услышал стрельбу, так и завопил. Наша маталыга, когда подъехала поближе — там уже из одного цеха люди валом валили через распахнутые ворота. Полкан, герой этакий, ворота второго цеха сам открыл. Без ансамбля… Вот оттуда и выскочило несколько десятков шустриков — и людей и зомбак вперемешку. И с ходу — прямо в толпу, там же и солдатики и спасенные — все в куче были. Мы и охнуть не успели, а начались хлопки — и дымки такие. Это кто-то умный подрывные заряды подорвал. Снесло ворота и куски стен, двери там разные. Все нараспашку! Ворота у соседнего цеха прямо на толпу положило — это у меня и сейчас перед глазами стоит. Кто уж оттуда выбегал — я не видела. Хорошо, из наших никто далеко от машины отойти не успел. Лопоухого этого считай за уши на броню втянули. Рев и вой — ну да их и тут слышали. И побежали. Кто как мог. Наперегонки с шустерами. Кто сообразил — те откатывались назад, откуда мы пришли, а у кого ума не хватило — пошли врассыпную.
— А технику-то как потеряли?
— Так очень просто. Мы ж герои-победители. И люки открытые и водилы повылезали. Там же такое творилось. Еще хуже б было, но опомнились — поле все-таки помогло сильно.
— Много живых положили?
— Много. Слишком много. Но человек триста — четыреста вывели. А потом разругались — один танк прямо с разворота уехал и часть другой брони тоже. Правда вроде как кого-то из беженцев и они взяли. Ну а нас майор в кучу собрал, подождали, может еще кто выбраться сможет, постреляли тех зомби, которые из пролома лезли — и сюда подались.
— А что за майор-то?
— Танкист. Вы его не видели — он за водилу был в том танке, на который диверсанты напали. Думаете у срочника хватило бы сообразительности снести диверсантов с брони в дом вкатившись? Он же их группу одним махом ополовинил.
— Ну, это я понимаю, если б танк захватили — плохо бы вышло.
— Куда хуже! При небольшом везении они бы раздолбали второй танк — а потом разнесли бы всю группу на клочки без большой напряги. Против танка не прыгнешь. И почти им удалось. Экипаж-то они втихую сняли, никто не заметил ничего, только на майоре зубы поломали.
— А вы это уже рассказали?
— Да, спрашивали. Боюсь не решатся наши лезть. Там и просто фугасы могут быть, не только отсечка ворот. Хотя мне показалось, что и дальше люди кричали — не во всех цехах мертвяки. Но их не кормили три дня, сколько продержатся — сказать трудно.