На полу валялся спеленутый стонущий парень, рядом с окошком, бдительно в него поглядывая, сидела уверенная старуха, с двустволкой, правда держала она эту двустволку нелепо, что Ира тут же и отметила с легким чувством сильного превосходства.
— Здравствуйте, бабушка! — как положено всякой воспитанной девушке в каждой порядочной сказке приветствовала хозяйку гостья.
— И ты здравствуй! — в тон отозвалась бабка. И усмехнувшись, добавила: «Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная?»
— Это вы из-за цвета кофты? — изумилась немного растерявшаяся Ирина.
— Нет, хотя кофта дурацкая, конечно. Просто уж больно все по-сказочному получается — откликнулась приветливо бабка — Ничего, будут свои внуки — тоже им сказки читать будешь, капутеров здесь нету. А где твой, что не сам пришел?
— Ранен он.
— Ох, как плохо! Сильно?
— В ногу. А сильно или нет — не знаю. Когда остальные эти приедут? — она показала глазами на лежащего парня.
— Часа через два. Они крохоборы, все-все с ограбленных собирают, вот и возятся, пока свет есть. А обратно — уже с фарами едут. Стрельба-то была — приятели Костькины — что?
— А померли.
— Совсем?
— Бабу эту мерзкую еще не проверяла. Остальные — совсем. Витя просил вас к нему зайти.
— А с этим — бабка посмотрела на Костьку — что делать?
— Работать будет — криво ухмыльнулась Ирка.
Пнула лежащего ногой.
— Вставай, недоносок! Как ты мне сказал тогда? Насосешься вдосыт? Пошли, пошли! Сейчас ты у меня насосом будешь, педрила. Вставай! Кому говорю!
— Твой-то ему по башке хорошо рубелем завинтил. Может и впрямь не придуривает?
— Некогда. Ну-ка помогите мне!
Вдвоем они выволокли Костьку из дома. Бабка и слова не успела сказать, как грохнул выстрел и пленный остался без башки.
— Девонька, да ты что ж так-то?
— Нет возможности с ним возиться!
— Да я не о том — хоть бы подальше оттащила, совсем же у дома-то рядом — нехорошо! Натечет же с него!
— Погорячилась, извините. Все — я за машиной и припасами. А вы к Вите давайте.
И подумала про себя, глядя на удаляющуюся бабку:
— Не стоит Вите знать ничего. И мне эти свидетели ни к чему. Рест ин пиз, тошнотник!
На адреналине Ирина быстро добралась до уже остывшего УАЗа. Ездила она неважно, но на такой скорости справилась хорошо, разве что наехала на Витькин коврик передним колесом, сгоряча попыталась вытянуть — но не получилось, пришлось сдавать назад. Дальше пошло проще.
Витька совсем скис. Лежал бледный, восковой, но диск все же смог набить. Еще восемь винтовочных медных гвоздей осталось.
Бабка покинула его, пошла сарай с рабами открывать. Когда Ирина ввалилась в комнату, Виктор попытался присесть в кровати, но со стоном завалился обратно.
Ирка поставила запыленный карабин к стенке, помповушку пристроила на стул, бросила на пол сумку и щелкнула запорами аптечки, зашуршала медикаментами.
Меня встречает тот самый лекарь по прозвищу Бурш.
— Сразу брать быка за рога и рассказывать? Или поужинать?
Я показываю на печально стоящего рядом со мной пациента, который из-за обмотанной головы может только внимательно слушать, что о нем говорят. Иногда он деликатно стонет, но не слишком интенсивно — потому как небритый Васек еще в Ораниенбауме объяснил пострадавшему, что за такие выходки его мало утопить на сухом месте. Видимо сапер оказался убедительным, тем более потом они артистично на пару с Крокодилом разыграли репризу — а не отбуцкать ли этого дурака. Судя по реакции, водятел проникся услышанным, и решил вести себя тихонько.
— Давайте уж сначала облегчим страдания. А потом с упоением — поужинаю.
— Ваши что вас, бросили?
— Решили, что не понадоблюсь — будут перегонять морским путем три БТР. А план по утопленникам уже сегодня выполнен.
— Вы останетесь здесь ночевать?
— Нет, через час на Петропавловку пойдет борт, обещали меня забрать.
— Тогда пошли, не будем терять времени. Приложи сердце твое к научению моему, понеже украсит тебе бытие! Бахилы натяните на сапожищи. Сейчас и этого безглазого переобуем. Это тот самый умник, который под ваш огонь вылез?
— Он самый.
Кабинет для работы офтальмолога вполне себе чистый и светлый. Электричество вовсю. Здорово! После возни в лагере-заводе — просто полюбоваться лампочками — приятно. То, что на окнах шторы — даже и не заметно.
Разматываем бинт. Бурш гасит верхний свет, сажает пациента, у которого опять потекли слезы, за щелевую лампу — сложный прибор на тяжеленной станине, гибрид микроскопа и сильной лампы, дающей узкую полосочку света. Когда эту полосочку прогоняют по глазу — из-за разного преломления света в средах разной плотности, да еще и с увеличением — любая дрянь в глазу отчетливо видна и убрать ее легко…
— Вы работали на щелевой?
— Только глядел, как другие работают.
— Тогда усаживайтесь на место врача, а клиента — сажаем напротив. Подбородок пациента на нижнюю рамку и пусть лбом в верхнюю упрется. Теперь сфокусируйте полоску света на коньюнктиве…
Немного покопавшись, получаю четкое изображение коньюнктивы водятла. Рад, что не ошибся — первый же прогон полоски показывает аж четыре мельчайших кусочка стекла.
— Ну что, будем тампоном снимать?
— Не стоит, стекло все-таки. Давайте-ка вы копьецом лучше. Дикаина ему капните. Ну и дальше — как в московском гербе — держит в руце копие, тычет змея в жопие… С офтальмологической поправкой конечно.
Немного неловко видеть кусок стекла, который я пытаюсь подцепить ломом — так выглядит под микроскопом тоненькое острие копьевидной иголки и осколочек каленого стекла, но дело идет. Через четверть часа в глазу больше нет ничего не положенного.