Ночная смена - Страница 367

367

Жаль, что потом витрины убрали, чтоб поставить побольше столиков…

Решаем, что первым лопать поеду я, потом сменю Надю.

Ехать совершенно неожиданно приходится на квадрацикле веселенькой расцветки, ведомом одним из знакомых уже санинструкторов.

— Склад нашли, ага. На больницу четыре выделили, для разъездов, ага.

— И как?

— Полный здец! Жрет все подряд и бегает шустро, ага.

— На заводе что?

— Тоже полный здец, но по-другому, ага. Нас вот поменяли, ага.

— Потери были?

— Ага!

— Кто? Из наших?

— Не, там которые сидели еще мрут, ага, у кого там сердце кто еще что, ага.

Ожидаемо. Ничего другого от концентрационного лагеря и ожидать не стоит, такая уж веселая у них слава — начиная с самых первых, американских и английских. Помню здорово удивился когда впервые увидел фото скелетоподобных дистрофиков, перед которыми заключенные Освенцима выглядели упитанными пухликами. Дистрофики оказались американцами — янки, которые находились в концлагере Андерсонвилл — его считают первым концлагерем, тут американцы уверенно держат пальму первенства. Оттуда же и милое сердцу многих художников и дизайнеров словечко «дедлайн», хотя в концлагере 19 века оно означало не конец срока выполнения работы, а банальную линию на земле, просто переступив которую заключенный подлежал отстрелу часовыми с вышки.

Справедливости ради надо отметить, что условия содержания пленных южан у северян были не лучше, ну а про англичан, в лагерях которых семьи упертых буров дохли тысячами и говорить не приходится. Равно как и у поляков, заморивших десятки тысяч пленных красноармейцев. Да впрочем сейчас и про немецкие концлагеря уже забыли…

Нет, как-то все же мозг не воспринимает очевидное — вот он настоящий концлагерь со всеми удобствами — а как-то отчужденно это понимается, не может такого быть, не должно, люди же, свои же, черт возьми.

В больнице много незнакомого народа, в столовой тесно.

— Апять трапки, апять нэт парадка! — бурчит паренек в белом халате и камуфляже, явно занимающийся уборкой.

— Достал ты, Побегайло, зануда тошный — отвечает ему такой же мальчишка.

— Вот я тэрплу тэрплу, так нэ вытэрплу, вдару, так пэрэвэрнэшься! — веско возражает тот, которого назвали Побегайло. Крепкий парень, квадратичный такой и его собеседник затыкается.

Оказывается, из школы санинструкторов прислали полсотни пареньков на обучение, да с Завода на реабилитацию — полтора десятка обнаруженных там медиков. Скоро им туда — опять в лагерь. Больница забита битком, некоторое количество уже разрешено оказывается эвакуировать. О сектантах ни слуху ни духу, но, в общем, болтать некогда, на скору руку выхлебываю щи, кашу с какой-то подливой и тот же паренек отвозит меня обратно и забирает Надежду.

Мужики сообщают, что зачищен уже второй этаж.

Лихо. Ну а с другой стороны — холодное оружие — такое же смертоубийственное, да и пользовали его для охоты и войны не одно тысячелетие, отточено уже.

Прибывает какая-то совсем сбродная артель, как метко замечает один из морячков: «фольксштурм» пожаловал. Они занимают наши позиции, а мы перебираемся на первый этаж госпиталя, сменяя команду зачистки, уходящую на второй. Ну, прямо наступление в полном объеме.

Нас вводит в курс дела Крокодил — видок у него жутковатый, потому что поллица занимает добротный, уже вспухший лиловой подушкой синячище, в котором утонул глаз, да и рука левая на перевязи висит. Вон оно как — не со всеми травмами оказывается, до нас добирались.

Когда люди расставлены по местам, что позволяет контролировать практически все помещения, сапер возвращается ко мне.

— Во, какой я героический персонаж — во всех старых кино герой никогда не получает пулю в ногу, а всегда — в руку.

— Тебе не стоит тогда все лицо показывать, только профиль. Как египтянам.

— Это да, имеет место.

Сапер осторожно ощупывает опухшую часть физиономии.

— Кто тебя так?

— Смеяться не вздумай!

— Не буду.

— Долбучий дурень из третей шеренги. Как маханул алебардой — так мне и въехал концом древка. Прямо в самом начале развлекухи.

— Кости целы, зубы?

— Вроде целы. Но он обещал проставиться в плане обезболивающего лечения.

— А рука?

— Потом ушиб. Да ерунда, пройдет.

— Провериться надо все равно.

— Куда денусь, проверят. Этот лекарь с рубленой мордой — обещал, что все участники будут пользоваться правом внеочередного приема в этом госпитале. А он не похож на брехуна.

— И скидками обеспечат?

— Наверное.

— Солоно тут пришлось?

— Нет, здесь ничего особенного, на втором — там тяжелее было. Тут-то стрелять можно — сам видишь, как все уже разнесено. Потому латникам здесь работы было немного, в основном шустеров отстреляли. Морф был, но он на второй этаж по лестнице удрал.

— Умный!

— Не отнимешь.

Да, видно, что тут была стрельба от души. Стены коридора — а он, как и положено зданию старой постройки, — здоровенный, высоченный и широченный — испещрены следами летавших в разных направлениях пуль, впивавшихся в стены под разными углами, чиркавшими рикошетами. Смрад разложения даже вроде и перебивается вонью сгоревшего пороха. Ну и одеколоном наши полились от души, тоже шмон тот еще. Трупы уже собраны кучками, чтоб не запинаться, да и кости с обрывками одежды по стенкам отброшены, у дверей следы того, что двери заколачивали, а потом снимали стопора и доски…

— Помещения зачистили?

— Разумеется, а как иначе? Сначала под прикрытием мы все двери блокировали, потом когда прошли и запечатали все двери — заблокировали лестницы. Потом по одной двери открывали и чистили. В общем ничего интересного, разве что эти маньяки поработали от души, намахались своим железом. Один из передних цепляет и фиксирует, второй из задних валит. Все-таки огнестрел как-то цивилизованнее — тут такие звуки были, что с души воротит — и это еще зомби молчуны, даже не знаю, какой вой стоял в средневековых драках — и кости хрустят и плоть, прямо как когда зуб дерут. Хорошо еще противник молчал.

367