— Это — вряд ли — повторяет Дункан, но не так уверенно. Маска Глупости медленно сползает с его лица.
— Может — неожиданно для самого себя лезу я в разговор. — Может. Как с нами было — нас так оберегали от жути той войны, что в итоге… А, чего говорить… Нам врали совершенно забубенно, а мы развешивали уши. В итоге — сколько пацанов считало, что пили бы баварское пиво, если б деды сдались…
— Я вот не пойму — встревает Саша, до этого так ожесточенно о чем-то думавший, что кожа на лбу шевелилась — я никак не пойму, как у людей, громче всех учивших нас толерантности и тому, что все люди одинаковы — самое любимое слово «быдло»?
— Это-то просто — жестко говорит Михайлов. — Это просто.
— Да что просто?
— То просто, что часть публики самоназначила себя элитой, новодворянством. И эти новые арийцы естественно не обязаны разбираться в сортах говна. Для них, небожителей, полубогов — все остальные быдло и совершенно одинаковы. Ну не царское дело морочить себе мозги разницей между там хохлами или таджиками, или русскими. Так что они совершенно искренне призывают быдло толерастничать. Ну а к ним — сверхчеловекам — вся эта похабель не относится и они естественно толерастией не страдают. Какая толерантность у эсэсовца могла быть к белорусской бабе с детьми? Он же ариец, а она — унтерменьш. То же и здесь.
— И все-таки есть и хорошие новости. Вот выперли трех дармоедов — итого воздух чище и меньше интриг будет.
— Ой, не уверен…
— Ладно. Там видно будет.
В салоне застаю Званцева. Судя по всему, пока я ротозейничал на митинге, каптри с Николаичем разбирались с завтрашним заданием.
— Интересное кино — говорит Николаич — получается так, что не все так просто будет. И даже скорее — наоборот.
— А что такое случилось?
— Вояки с Ржевского полигона туда направили около взвода — сливки снять. Те прибыли, закрепились, успели сообщить, что вступили в контакт с какими-то местными, местные настроены дружелюбно. И все. Глухое молчание.
— Может рация сдохла?
— Не похоже. Все нам не сказали, но вероятно были другие дублирующие способы связи. Так что вероятно — там противник. И очень может быть — ваши знакомые. Сейчас учитываем такую возможность. Пока идет координация — но, судя по всему, сколачивается неплохая группа — сухопутчики пару танков выкатят, да еще брони будет штук с десяток.
— Ага. И станем мы сгоряча друг по другу лупить. Сработанности-то нуль.
— Есть такая опасность. Постараемся ее учесть.
— Ага. Как начнется пальба, так сразу все всё забудут и начнут шарашить в белый свет. Как в копейку. Делов-то для грамотных людей — влезть в промежуток и обстрелять тех и этих, а потом быстро унести ноги. Видали.
— Я понимаю. Но как сказал Модель — когда ему сообщили, что планы раскрыты — машина пущена. В конце концов, это не самая большая опасность.
— И что тогда — большая?
— Недалеко ходить — соседи — те же финны и эстонцы. Американский флот потерь не понес практически.
— Насчет финнов — это как-то странно.
— Не так и странно. Народ свирепый, упертый и как пехота и моряки — очень даже ничего себе.
— Да не смешите — уж такой упертый и свирепый.
Званцев иронически смотрит на сказавшего это Вовку.
— Вот представь себе — и свирепый и упертый. Например, на флаге ВВС Финляндии — свастика. С тех самых времен. И ничего. У единственных в Европе. И совершенно официально. А насчет свирепый — берешь и смотришь, как они сюда лезли после революции и какие тут боевые действия шли. Или еще раньше.
— Ладно, бог с ней, с историей. Вы что — серьезно считаете, что есть возможность военного вторжения?
— Такая возможность не исключена.
— А что сейчас слышно — где американские корабли?
— Корабли НАТО — сейчас сконцентрировались у Шпицбергена. Информация точная.
— Что их туда понесло? На Севере считают не заразятся?
— И это тоже — на Шпицбергене зомби нет. Но мы полагаем, что основная цель — Хранилище.
— Не вполне понимаю Вас.
— Хранилище — известный бизнес проект. Вы что, действительно ничего не слыхали? Svalbard Global Seed Vault — «Хранилище судного дня»?
— Как-то пропустил, знаете. Да я не очень-то разбираюсь в военно-морских делах.
— Вы даете! Что, серьезно — не слыхали?
— Совершенно. Там что бомбы, ракеты? Или топливо?
— Семена. Хотя бомба, пожалуй, та еще.
— Какие еще семена?
— Обычные семена. Которые сеют. Сельскохозяйственные культуры, говоря проще.
— Шутите?
— Нет. Отлично сделанное убежище, рассчитанное на воздействие самых серьезных повреждающих факторов. Внутри — громадная коллекция семян сельскохозяйственных культур. Оптимальные условия для вечного хранения. Прикрытие — дескать на всякий случай, если что будет катастрофичное, то Человечество будет иметь откуда взять Спасение…
— Что-то Вы ироничны.
— Да не верил тогда и сейчас не верю в эту чушь. Уверен, что катастрофы ждать пришлось бы недолго. Ничего личного — только бизнес. В таком аспекте.
— По-прежнему не понимаю.
— Вы немного с сельским хозяйством знакомы?
— Минимально. Ну, там гуси мечут икру, а булки растут на деревьях…
— Тогда вкратце — есть три типа ведения хозяйства — первый — кустарный — есть у вас три ведра картошки — посадили, собрали, съели, на следующий год осталось три ведра картошки на посадку. Удобрения — свои — из компостной кучи. Расход сил большой, отдача невелика, финансово невыгодно, зато ни от кого собственно и не зависите. Второй — промышленный — с участием многих — одни технику делают, другие — удобрения, картошки сажаете соответственно не ведро, а тонны — и собираете соответственно. Расход сил на ведро картошки получается меньше, финансово выгодно. И тут самостоятельность есть — и технику можно купить у другого и удобрения… А сейчас в дело пошел третий способ — семена обрабатываются так, чтобы дать урожай — и больше воспроизводства не будет. Не предусмотрено. И фирма, поставляющая Вам эти семена, обеспечивает всем остальным — техникой, химией — заточенным именно под эти семена. И получается очень выгодно, только вот тут уже самостоятельности никакой — поставщик — монополист.