Ночная смена - Страница 243

243

Чудище деловито поднимает ногу хозяина на уровень своих глаз и обдирает и маленькую кобуру со щиколотки.

Это что, он понял мой жест не как угрозу ему, а как помощь и напоминание о возможном противодействии хозяина?

Слишком хорошо, чтоб было правдой.

Но чем черт не шутит.

Когда бог спит.

Морф что-то заботливо делает со своим создателем, отчего тот орет совершенно немыслимым ревом. Наконец отстраняется — когда у меня уже в ушах звенит.

Вижу, что пальчики на обеих руках у экспериментатора торчат нелепо в разные стороны — минимум вывихнуты, но со своей дури морф мог их и переломать легко.

Не успеваю ничего умного придумать, как машину сотрясает гулкий удар.

Мутабор слегка грохнул в дверцу кабины кулаком.

Я это понимаю как намек на то, что стекло между нами не преграда и не защита.

Такое приглашение вылезать из кабины.

Ужас, как не хочется этого делать.

Вылезаю.

Герой-картинка с недоверием глядит на свои изувеченные руки и начинает взахлеб плакать. Слезы ручьем текут. Ну да, это еще и больно впридачу, а не только обидно.

Морф даже головой начинает мотать — не будь он мертвяком, я бы сказал, что он восторженно слушает этот плач — как великолепную музыку.

Надо бы по дуге обойти этих ребят и попытаться добраться до автомата, но — странно до невозможности — ноги не идут. Держат худо-бедно, но не слушаются. Не было у меня такого никогда раньше.

А еще — совершенно не к месту — мне становится жутко любопытно — что черт это все побери, тут происходит? Такое дурное любопытство можно сравнить с тем, когда мы шестиклассники разбирали взрыватель здоровенного снаряда, нарезки на медных поясках которого четко говорили, что давным-давно эта стальная дура вылетела с грохотом в облаке пламени из орудия, просвистела десяток километров и потом тяжко рухнула в этом лесу. И не взорвалась.

Детонатор мы разобрали, ни черта не поняв в полученных деталюшках. Зачем разбирали — так и осталось неясным. Как решили, повзрослев — по чистой и незамутненной дурости. Потом была возможность посмотреть, что делают с человеческим телом и куда меньшие железяки — и я не только в руки больше эти штуки не брал, но и взял за правило уносить ноги от безлюдных костров в лесу…

Вот и сейчас — любопытство ровно того же розлива. Нет, разумеется, его можно объяснить — говорящий и думающий мертвец, чего никто не видал раньше… Его создатель, владеющий явно технологией производства морфов в почти промышленных масштабах. Сам морф — невероятно ценный материал для изучения.

Кое-что мне и так понятно. Всякая ерунда — например, откуда звуки. Раз зомби двигает конечностями и может кусать и жевать — и глотать — значит, мышечные группы работают. В сложных сочетаниях, точно, координировано. И почему бы не работать мышцам грудной клетки — набирая в грудную полость воздух? И получается по принципу детских резиновых игрушек-пищалок. Те тоже не живые, а звуки издают — токо в путь. Голосовая щель и пасть — тоже работают. Да любой мертвяк издает стон-стенанье. Тут только еще отмодулировано несколько звуков. Вот сохранившийся интеллект — это совершенно непонятно. Мозг умирает — кора во всяком случае. Раз морфы охотятся, да еще и хитрят при этом — интеллект у них точно есть. Так что тут просто еще к тем структурам мозга, которые у морфов работают на охоту — добавились дополнительно огрызки коры. Вот как — совершенно не понимаю.

Хотя не только тут. Как функционируют зомби — никто не понимает.

Мутабор, насладившись музыкой воя и плача, поворачивается ко мне.

— Хессих!

— Да, я медик.

Мотает башкой, совершенно человеческим движением отрицания. Тычет лапой себя в грудь, повыше висящих ручонок.

— Хессих!

Потом в меня.

— Хассиссхеннн!

— Ассасин?

Отрицательное мотание башкой.

— Хассиссхеннн!

Это что получается? Конкурирующая фирма?

— Задача? Цель?

Мда… Что, интересно, морф захочет? Интересный шеф получается. И улыбочка у него… Устрашающая улыбочка…

— Хабботха. Хассиссхенннссиа.

Морф напрягается, видно, что говорить внятно ему физически трудно. Поневоле напрягаюсь, непроизвольно помогая ему, как это делают все люди, беседующие с косноязычным или заикой.

— Рхееанниассииха.

Теперь не понимаю. Но вижу, что как раз хозяин свою зверюшку понял отлично, аж плакать перестал и притих как-то подозрительно…

— Эй, гений, как вы делали морфов? Почему грудь Альманзора брита? Зачем бритье? И раз уж речь пошла — зачем ручки пришиты? Жду ответ. Нахрена шитье ручек? Жду мало времени.

— А что сделаете? Вы теперь меня беречь будете!

— О, а я думал, что вы речь в норме забыли. Насчет ожидания — это вряд ли. Сомнение. Я не научный работник. Практик. Примитив. Говно цена вашей деятельности.

— Она уникальна! Любое начальство вас поставит на место, идиот!

— Есть сомнение. Тут начальство — медик Мутабор. Главврач Мутабор.

— Льстите, льстите, жополиз. Он все равно не поймет.

— Ерунда. Отрыв башки он вполне обеспечит. Доение коровы — видели?

— Что за бред?

— Бред? Нет. Дерганье пальцев. После вывиха. Итак, информация?

— Пошел в жопу, мудак! Я жив, пока не говорю.

— Жизнь эквивалент боль.

— Ничего, потерплю. Он тебя тоже сожрет. Не первый будешь. Он — людоед.

— Вы тоже людоед. А он — ваше творение. Симпатия к нему — не к хозяину.

Морф вмешивается довольно бесцеремонно.

— Хессссих. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рхееанниассииха. Херрссь. Рмуххабборр.

243