Ночная смена - Страница 276

К оглавлению

276

— Вы охренели? ВЫ СОВСЕМ ОХРЕНЕЛИ?

— У вас тут живой морф? МОРФ?

— Вы к нам сюда привезли мертвяков?

И все это спрашивают сразу, одним залпом. Кто-то побежал прочь, кто-то наоборот публику зовет. Начался кипешь…

Мде… Заварил я кашу…

Что особенно неприятно — я спросту спросил Николаича открытым текстом.

Ну, сдуру конечно, спросонья, да и уже как-то привык, что у нас в команде все в курсе, опасаются конечно, но тем не менее. А тут уже и оружие вон в руках наизготовку…

Знакомых своих не вижу.

Морды все чужие.

И женщин много. Это совсем плохо. Толпа баб — самая жестокая…

Настроены они куда как гадко. Дети раньше тут вертелись — а глядь — никого не осталось, всех видно в укрытие погнали. А мне уже стволом в пузо тычут. И палец у дуры на спуске двустволки. Вот молодец, ловко и быстро создал себе радостей жизни. Сейчас ее пхнут, она и бахнет мне в кишки дуплетом!

Орево достигает апогея.

Да есть тут у них начальство или что?

Меня уже за локти хватают. Николаича затерли.

А нет, еще и громче орать можно — похоже, наши подоспели…

Сейчас по мордасам — и понесется.

На мое громадное счастье прибыло видно начальство.

Кто-то громко — во всяком случае, куда громче баб — орет: «Тихо!»

Убедительно получается.

Хороший голос. Добротный, как у спасенной нами раньше молодухи.

Как Боинг на бреющем прошел!

Толпа аж головы в плечи вобрала.

Но недоброжелательность — еще куда как осталась.

Николаичу предлагают разъяснить людям — что да отчего.

Николаич разъясняет. Говорит он негромко, чем заставляет толпу притихнуть и говорит — это я должен признать — хорошо. Именно для женщин так и надо говорить. Просто Кот-баюн. Когда речь доходит до девочек в медпункте, вижу у бабенки с ружьем слезы на глазах. Тихонько пальцем отвожу стволы от живота. Уфф…

Дальше — хуже, потому как толпа рвется линчевать вивисектора. И оказывается, что кунга нет на том месте, где он стоял до моей оплошности. Охрана на воротах подтверждает — выехал, причем совсем недавно.

Вовка собирается дернуть следом, но толпа теток не дает ему двигаться. Максимум кого выпустят — это меня с парой сопровождающих. На джипе. И с обязательством максимум через час вернуться. Со мной выбираются Филя и братец.

За воротами ощущаю, что у меня вся спина мокрая — и задница тоже. «Со спины в жолоб стекло!» как говорили раньше в подобных случаях. Что-то сегодня я туплю серьезно — и все время. День что ли такой?

Филя, тем не менее, рулит уверенно — видно знает куда ехать.

На моем языке давно уже вертится вопрос:

— Филя, а что ты спрашивал у того мужика, которому в ухо прописал, кто он по национальности?

— А чего?

— Да просто интересно. Ты ведь не чихнешь спросту-то. А тут вопрос такой странный.

— И ничего странного. Русские — забывчивы и незлопамятны. Потому на его угрозы я плюю и сморкаюсь.

— То есть если б другой какой нации — так ты бы его за угол — и пришил?

— А то!

— Не, серьезно?

— Конечно. Был бы он поляк или литовец — я б к его словам отнесся серьезно. Или если б финн или венгр.

Мне остается только изумленно покрутить головой. Не, ну про финнов понятно — в Калевале там это четко прописано, про их злопамятность. А книжка — для воспитания, так что все ясно. На чем детей учат, на том они такими и вырастают. Но вот насчет поляков и литовцев… Надо будет с артмузейскими поговорить.

В свете фар вижу наш КАМАЗ. Стоит у какого-то ветхого барака. Филя мигает фарами. Грузовик отвечает. Вылезаем. Идем к нему.

— Я уж думал, что вас там на тряпочки порвут — как бабы-то подступились! Я сразу понял — мотать надо — говорит выпрыгнувший из кабины Семен Семеныч.

— Да медицина орать стала как с похмелья — вот тетки и ощетинились.

— А чего орать-то?

— Да рассказал бабам докторище — вон, дескать, все в команде алиментщики, а не платят!

— Филя, кончай трепаться. Лопухнулся я опять, Семен Семеныч — спросил про морфа Николаича, а того не учел, что сегодня меня приглушило, вот громко и вышло…

— И надо ли мне сказать, что простота — хуже воровства?

— Нет, Семен Семеныч, не надо. Мне сегодня видно весь день положено делать дурости и потом стыдиться.

— Ладно. За бритого двух небритых дают. Мне уже Саша все рассказал. Дальше что? МЧСники отказываются морфа перевозить. Так что ждем корыто из Кронштадта.

— А в Кронштадте что решили?

— Приказ доставить морфа и вивисектора живьем. Или мертвьем? Короче — неупокоенными на один из фортов. Капитан корыта будет в курсе.

— Ясно. А Валентина в курсе?

— Там повыше люди задействованы. К слову — от вас ждут устного и письменного доклада. С выводами и рекомендациями. Так что спать не получится. И мне вот не дали.

— Семен Семеныч! Ну не добивайте уж вы-то…

— Да ладно, чего уж… Сам грешен. Как говорили мне мужики у нас на автобазе — «Язык твой — враг мой!». Бывало… Петь-то оно безопаснее.

— Ваша правда.

— Дальше что делаем? Скоро уже кронштадцы прибудут.

— Заканчиваем эту проклятую операцию. И тут за Мутабором пригляд нужен.

— Опять орете, Доктор!

Тьфу ты, зараза. Сам-то я себя плохо слышу.

— Где работать будете? В кузове пачкать не стоит. Там уже беженцы напачкали. Я хоть полиэтилен настелил, но грязища.

— Говно — не сало, помыл — отстало.

— Кровища будет?

— Ну. Будет, жгут на задницу не наложишь.

— Так вот мне б этого не хотелось. А на почте не лучше?

— Это почта?

— Была. И вроде печка там есть. Сейчас доски с двери отдерем — выход можно охранять. Только вы уж побыстрее.

276