Ночная смена - Страница 278

278

К моему удивлению, нотаций мне ни Николаич, ни танкист не читают.

Хотя заслужил я их за нынешний сумасшедший денек — с походом. Хоть метрами меряй и пудами вешай.

Вместо этого Старшой вполголоса рассказывает майору о сегодняшних трофеях:

— Автоматами разжились… Разбираться придется — в основном заклинившие достались. Черт знает, как эта пяхота готовилась к операции — автоматы толком с консервации не сняты. Да и не только разгильдяйство.

Николаич поворачивает голову ко мне:

— Помните окровавленных солдата и девчонку — когда мы к заводу подходили, они нам первыми попались? У него еще автомат заклинило из-за крови на патронах? Так вот — по следам я видел, что этот солдат девочку на руках нес, ему в спину пуля попала. Но он сумел еще сколько-то пробежать. А девочку пуля убила прямо у него на руках. Вот солдат себе на беду и не заметил, что она умерла — и обратилась. Порвала ему сбоку шею. А он в нее потом стрелял — но автомат заело. На втором выстреле.

— И вы все это по следам прочли?

— Получается так. Но ведь в этом нет особо чего сложного. Нормальная обычная мужская работа — следопытство.

— Такая уж и обычная…

— А то ж… Получается так — что обычная. Про охотников не говорю, но вот например гаишники — следопыты, когда аварию фиксируют. Сантехники — следопыты. Автомеханики — ровно то же самое. Криминалисты — уж точно следопыты. Да и у вас у лекарей — тоже ведь так?

— Ну да, работа того же судмедэксперта или патанатома… Я вот помню как на первом курсе нас на вскрытие привели — старушка — горожанка померла. И патанатом нам прямо как по книге читала — вот шрамик от инфаркта, старый, лет 10 тому назад был, вот — лет 5–6 назад, а этот — свежий след… Нас еще тогда поразило, что у старушки легкие были черноватые — словно усыпаны черными точками и узелками. Нас патанатом спрашивает: «Как думаете, откуда эти точки?»

— А вы?

— Ну а мы же — первый курс, самые знающие, это ж на шестом понимаешь, что не знаешь ни черта, а на первом-то наоборот, ну просто считай все знаем — ей так уверенно отвечаем: «Курила женщина много!» Патанатом улыбнулась и говорит в ответ: «Ручаюсь, что она в жизни не курила. Эта копоть — нормальна для обычных горожан. У вас ровно то же будет… «

Мы ясно удивляемся — а как у курильщиков?

А у курильщиков — завтра приходите.

Ну, мы и пришли. Там мужика вскрывают. И легкое наполовину розовое, а наполовину — черное как у бабки. Ну, может слегка чернее.

Патанатом закончила — какие, мол, вопросы?

Вопросов ясно дело два — почему легкое розовое и почему копоти мало? Он же курил?

Она посмотрела на глупых щенят и отвечает: «Розовое — это раковая опухоль. В нее копоть не попадает, опухолью пациент не дышит. А копоти мало — потому что вчерашней старушке было 86 лет, а сегодняшнему пациенту — 43. Дышал он и курил вдвое меньше, чем та бабушка.»

Нам так стыдно стало!

— Нормально. Это нормально. Не знаю людей, кто бы в щенячьем возрасте не попадал в глупое положение — улыбаясь, говорит майор.

— Получается так, что вот когда взрослые люди как щенята дуркуют… — с явным намеком начинает выговаривать Николаич.

— Бросьте, и хуже бывало. Никто не святой. Как сказал Иисус: «Кто без греха — пусть первым бросит в лекаря вот этим кирпичом… Потом сам первый и бросил…»

— Не, там блудница была… Доктор тоже сегодня наблудил, а?

— Это детали. Поговаривают, что в тех местах и сейчас камнями за такое забрасывают. И не без основания — замечу — говорят. Вы лучше скажите — после контузии — как себя чувствуете? — поворачивается танкист ко мне.

— Да как-то не очень. Слышу плохо, шум в ушах.

— Потеря сознания была? Рвота? Провал в памяти?

— Нет, только по ушам сильно прилетело…

— Кровотечение было? Из носа, ушей?

— Нет, обошлось.

— Тогда хорошо. Можно считать — повезло.

— Да я понимаю.

— Вряд ли. Серьезная контузия — это частенько смерть. Печень рвется, сосуды, легкие лопаются… Тяжесть тоже хрен определишь — сослуживца как тряхнуло — так у него потом с неделю чертовщина была — по его ощущениям то время несется, то замедляется и еще жаловался, что тело у него меняется — в пропорциях. То одна рука длиннее другой, то нога короче, то голова разбухает, то весь состоит из туловища, а ножки сантиметров по двадцать. Или наоборот — как на табурет залез… А другой на неделю оглох и онемел… И что похабно особенно — потом психика у многих меняется — заводятся с полоборота и никак не остановиться.

— Получается так, что после войны — пока инвалиды были живы — так контуженные как где какой скандал — сразу предупреждали. Да вот — недалеко ходить — в фильме «Я шагаю по Москве» — герой Ролана Быкова — странноватый такой мужичок, заводится не пойми с чего, а потом милицанера предупреждает, что он контуженный — удачный образ, четкий. И милицанер, что характерно, понимает ситуацию правильно, в отличие от молодых обалдуев.

— Это да, наши профессора ставили в пример некоторых актеров — как те в образ входили. Токсикологи в ВМА гордились тем, что Евстигнеева натаскали — он к ним обратился, когда Плейшнера играл. Ну и сыграл потом так, что курсантам показывали — вот, дескать, достоверно показанная смерть пациента от приема цианистого калия.

— Надо ж. Не знал.

— Да кому это интересно, по большому-то счету… Сейчас полезнее знать, как автомат с консервации снимать…

— Боюсь сглазить, но сейчас еще не самое плохое время.

— Дальше хуже будет?

— Несомненно.

— Так вроде устаканивается же — влезает в наш разговор один из больных — другие прислушиваются. И водила тоже уши навострил.

278