Шли мы по парку несколькими семьями с детенышами, вели степенные разговоры. В частности одна мамка рассказывала, как у них под окнами квартиры в фирме «Лето» вылезшие в подкоп из вольера сторожевые кавказские овчарки загрызли насмерть сантехника той же фирмы. Живописно так рассказывала, с подробностями.
Тут вдалеке такой добрый душевный лай. причем приближается явно… Я занял удобную позицию, приготовился к стрельбе — бежит как раз кавказец размером с теленка. Естественно, без удил и седла, и с явным интересом показать нашей кумпании, кто в лиси пан… Ну, я и бахнул по нему. Эффект был потрясный — впервые видел, как передняя половина пса уже бежит назад, а задняя все еще вперед.
Несколько позже прибежали хозяева — и маслом по сердцу — вместо привычного: «…на себя намордник одень, собака поумнее тебя, козел, я те щас покажу!» — вели себя нежно и трепетно, косясь на спрятываемый пистоль. Еще и приятель мой подбавил огоньку, заявив, чтоб они не волновались, собака раз убежала, то не сразу сдохнет, может они ее и вылечат…
Водолазы, по-моему, тоже с облегчением переводят дух, глядя вслед незадачливому Леньке. Сейчас они явно собираются куда-то двинуть из больницы и вид у них деловой, особенно у Фильки.
— У нас два часа — потом отплываем. Ты здесь остаешься? — спрашивает Филипп.
— Ага.
— Тогда ладно, мы за тобой заедем. А то поехали с нами? — Филя подмигивает заговорщицки.
— И что будет?
— В порядок себя приведем. И тебя заодно. Винца выпьем, позавтракаем.
— Не, спасибо, конечно, но мне тут пару пациентов еще проведать надо.
— Смотри сам, только ваш этот молодой — ранний не очень-то захочет слушать, что Старшой посоветует. Только обидится.
— Я понял.
— Тогда ладно — два часа!
Странно, только сейчас заметил — у самого младшего водолаза — свежая перевязка — на все предплечье. Уверен стопроцентно — когда отплывали из лагеря — у него все в порядке было.
— Эй, ихтиандры — откуда перевязка-то?
— Порезался о какую-то дрянь, когда дно ощупывали. Хлама там всякого… А что?
— А кто перевязывал?
— Надюшка. Да в чем дело-то?
— Может скобки наложить, или швы?
— Не, фигня. Просто царапина глубокая. Я ж говорю — там, как и везде всякого на дне хлама — и стекла и железяки. Филимонидес даже жмура нашел — пришлось в сторону оттаскивать, чтоб не мешал.
— Что, утопленник? Серьезно?
— Слушай, йятр, жмуров сейчас везде полно. Чего напрягся-то?
— Ну, страшно же — там не видно ни хрена.
— Э, мертвые не кусаются! То есть — наши, подводные мертвые не кусаются. Это ваши — наземные — совсем от рук отбились.
— А как поняли, что это не Ленька?
— Бре, это просто — подняли, посмотрели — наш в касках был, а эта — без половины головы. Упокоенная наверно.
— Фигасе!
— Ладно, харе болтать. Времени и так мало. Все — мы за тобой заедем!
Парни выкатываются на улицу, хлопают двери. В холл врывается холодный воздух. С минуту смотрю им вслед — даже и меланхолические вроде ребята. Так и не подумаешь, на что способны. Ну, они-то в этом деле героями выступили, не отнимешь. Тут нам повезло, что они рядом оказались. Мне кажется, я бы сдох от страха, вытащив из воды раскромсанную покойницу, а они спокойно заценили: «Не, не то» — и всех дел.
Поднявшись наверх, застаю неожиданную картину — медики и пациенты сидят в зале, а наш вчерашний знакомец — майор явно читает лекцию. Сидя, что характерно. На столе лежат различные пистолеты и автоматы, майор тоном лектора выговаривает прописные истины, которые, однако, явно внове большей части народа в зале.
— Еще раз про меры безопасности. Я уже много про это рассказывал, но сейчас кое-что акцентирую. Да, незаряженное оружие не стреляет никогда. Это такое оружие, которое ты только что лично (сознательно, а не формально!) проверил на незаряженность, и с тех пор не выпускал из рук.
Все остальное потенциально заряжено. Враг незаметно сунул патрон, пока ты секунд на 10 отвернулся. Враг залез в твой личный опечатанный сейф и дослал патрон. И никаких смехуечков.
Теперь, почему нельзя направлять на людей даже гарантированно незаряженное оружие. Потому, что это скотство. Ты знаешь, а он-то не знает. Он не проверял лично и не уверен. Если нужны постановочные действия, оружие проверяется на незаряженность совместно, и с этого момента не исчезает из поля зрения кого-либо из участников ни на миг. Это понятно?
Судя по кивкам в зале — понятно.
Меня кто-то дергает за рукав, осторожно, но настойчиво.
Оказывается та самая молодая медсестричка.
— Вас просил подойти ваш командир, пойдемте, провожу.
Николаич, как образцово-показательный больной образцово-показательно лежит под капельницей и читает книжонку в мягкой обложке. Увидев меня, откладывает ее на тумбочку. Странно он выглядит — один в палате. Правда, палата очень маленькая.
Здороваемся.
— О, видите — респект оказали — всех ходячих погнали на лекцию к майору, а мне разрешили полежать. Как там лекция?
— Ну. Вроде дельно читается. Толковые вещи говорит этот танкист.
— Рассказывайте, что нового, как тут оказались…
Но рассказать толком не успеваю ничего, за дверью раздается приближающийся шум, и среди гвалта я отчетливо слышу выкрикнутое характерным голосом «Вы жалки!»
Нет, я точно убью этого чертового курсанта, сколько ж можно-то в самом деле клоунадой заниматься. Ничему дурак набитый не научился!
Виктор проснулся ни свет ни заря. Полежал. Обдумал еще операцию. Автомастерская, которую он решил сегодня посетить, лежала на второстепенной дороге, да еще и не на самой дороге — а на ответвлении от нее. Вроде бы там были остатки деревни — во всяком случае еще дома три-четыре вроде б были. И сараи.